Как только мы попали сюда, Москву отрезало начисто, будто она и не существовала… Здесь тишина, жара, пахнет полынью, изредка проходят страшные степные ливни. Едим много яблок, читаем старинные журналы (семидесятых годов) — необыкновенно забавные. О боях под Плевной, о первом телефоне (который назывался «говорящий телеграф»), болезни Некрасова, о притонах — «Самокатах» — на волжских ярмарках и взрыве в Зимнем дворце. Все это — до последней репортерской заметки — написано великолепным, живым языком со множеством зря позабытых нами слов.

В комнате Паустовского стояли только кровать с металлической сеткой и, боком к окну, письменный стол из темного полированного дерева — громоздкое, тяжелое бюро прошлого века, сейчас только в музеях увидишь такое: с массою ящиков и ящичков, полок и полочек для хранения писем и бумаг, с гибкой шторкой из деревянных реек, которую можно было вытащить откуда-то из скрипучих древесных недр и сразу наглухо закрыть и запереть на ключ, и многоярусные полочки, и все, что на столе разложено.