Премьера спектакля «Три сестры» на сцене Московского Художественного театра состоялась 31 января 1901 года. Станиславский вспоминал, что Чехов в период первых репетиций переживал, «чтобы не утрировали и не карикатурили провинциальной жизни, чтобы из военных не делали обычных театральных шаркунов». Немирович-Данченко писал, что Чехов тогда «более всего… настаивал на верности бытовой правде».
С «особенным пристрастием» Чехов, по словам Станиславского, следил за «правдивым звуком на сцене», подробно объяснял, как во время пожара в III акте должен звучать набат: «Ему хотелось образно представить нам звук дребезжащего провинциального колокола. При каждом удобном случае он подходил к кому-нибудь из нас и руками, ритмом, жестами старался внушить настроение этого надрывающего душу провинциального набата».
Основная работа над спектаклем проходила, когда Чехов по состоянию здоровья находился за границей. Станиславский писал ему, что он «влюбляется» в пьесу «с каждой репетицией все больше и больше», что и другие артисты «пьесой увлеклись, так как только теперь, придя на сцену, поняли ее». После черновой генеральной репетиции он снова писал Чехову: «Могу с уверенностью сказать, что пьеса на сцене очень выигрывает, и если мы не добьемся для нее большого успеха, тогда нас надо сечь…».
Чехову писали и занятые в спектакле актёры. Вот, например, строки из письма Александра Вишневского:
С «особенным пристрастием» Чехов, по словам Станиславского, следил за «правдивым звуком на сцене», подробно объяснял, как во время пожара в III акте должен звучать набат: «Ему хотелось образно представить нам звук дребезжащего провинциального колокола. При каждом удобном случае он подходил к кому-нибудь из нас и руками, ритмом, жестами старался внушить настроение этого надрывающего душу провинциального набата».
Основная работа над спектаклем проходила, когда Чехов по состоянию здоровья находился за границей. Станиславский писал ему, что он «влюбляется» в пьесу «с каждой репетицией все больше и больше», что и другие артисты «пьесой увлеклись, так как только теперь, придя на сцену, поняли ее». После черновой генеральной репетиции он снова писал Чехову: «Могу с уверенностью сказать, что пьеса на сцене очень выигрывает, и если мы не добьемся для нее большого успеха, тогда нас надо сечь…».
Чехову писали и занятые в спектакле актёры. Вот, например, строки из письма Александра Вишневского:
